В этом году мы предлагаем вновь обратиться к феномену гражданской войны на территориях бывшей Российской империи. Когда началась российская гражданская война? Совсем недавно ответ на этот вопрос казался очевидным для многих историков. В советской историографии превалировал акцент на весне-лете 1918 года, времени восстания Чехословацкого корпуса и начала иностранной интервенции. Однако в последние десятилетия все чаще в качестве точки отсчета гражданской войны в России исследователи называют то или иное событие 1917 года, будь то Февральское восстание, выступление Л. Г. Корнилова или Октябрьский переворот.

Отечественный историк В. И. Голдин предложил альтернативный подход к проблеме: говорить о стадиях «вползания» России в гражданскую войну, растянутости этого процесса в пространстве времени (Голдин 2000; 2012). Высказанная идея позволяет сместить фокус дискуссии с поиска «объективного» начала гражданской войны на осмысление «субъективного» переживания современниками событий 1917–1918 годов. 

Каким образом описывались разнообразные конфликты всероссийского и локального уровня? Как формировалось, в чем проявлялось и каким языком, с использованием каких исторических аналогий и художественных аллюзий выражалось отношение людей к этим конфликтам? Как, в конечном счете, различные группы и индивиды определяли гражданскую войну и чем их определения были обусловлены?

Современниками эпоха войн и революций в России зачастую описывалась как катастрофа невиданного масштаба, жизнь в катастрофе (Нарский 2001). В этой связи нас интересует, как политические лидеры, активисты среднего и низшего звена и рядовые граждане воспринимали происходящие события; как изменялись восприятие пространств: регионов, городов, сел, улиц, — и практики их использования; как проживали и выживали в эпоху катастроф «маленькие люди».